Лев Ошанин
Я люблю эту девочку в шарфике тонком, В красных варежках, взятых у зорьки взаймы, Что явилась сияющим гадким утенком Ни с того ни с сего посредине зимы.
Я люблю эту женщину, ту, что проснулась И открыла нежданно мне глаз глубину, Ту, чья нежная и беспощадная юность Молодит и торопит мою седину.
Мы смеемся, бежим, окликая друг друга, Друг от друга почти ничего не тая. По снегам и болотам Полярного круга Разнеслась лебединая песня моя.
Время бьет каблуками в пружинистый камень, Самолеты взвиваются, небо смоля.... ...Ну и что же, любимая, если земля Потихоньку горит у меня под ногами?
Снится мне, что я усталый конь. Волоку телегу сквозь огонь. И со мной в упряжку впряжена Маленькая девочка - жена. Слезы по щекам, блуждает взгляд, Волосы ее уже горят. - Брось телегу, глупая. Беги,- Дальше вовсе не видать ни зги.- Нос в веснушках подняла рябой, Заглотнула слезы:- Я с тобой.
Спасибо тебе, что тебя я придумал Под вьюги неласковых зим, Что несколько лет среди звона и шума Счастливым я был и слепым. Воздушные замки построить несложно, Но след их не сыщешь в золе. Как жаль, что недолго и неосторожно Стояли они на земле. Спасибо тебе, что я строил их звонко Из песен, цветов и тепла.
Я выдумал девочку в шарфике тонком - И значит, такая была.
Мы олененка взяли на руки И тропами глухой земли С сырых камней Медвежьей вараки* В наш новый город принесли.
На одеялах, щедро постланных, Он вырос в городском дому, И мы вчера, уже как взрослому, Овса насыпали ему.
А он стучал рогами новыми — В тепле согреться он не мог,— За дверь с непрочными засовами Ушел на снежный холодок.
За речкой, в нашем старом лагере, Забыв про дружбу и ночлег, Искал он сладкий стебель ягеля, Копытцем разрывая снег.
Глядим мы на гору из форточки — На меркнущий полярный день. Наш край такой же несговорчивый, Как этот маленький олень.
*Варака — маленькая гора.
Издалека долго Течет река Волга, Течет река Волга - Конца и края нет... Среди хлебов спелых, Среди снегов белых Течет моя Волга, А мне семнадцать лет.
Сказала мать: "Бывает все, сынок, Быть может, ты устанешь от дорог,- Когда придешь домой в конце пути, Свои ладони в Волгу опусти".
Издалека долго Течет река Волга, Течет река Волга - Конца и края нет... Среди хлебов спелых, Среди снегов белых Течет моя Волга, А мне уж тридцать лет.
Тот первый взгляд и первый плеск весла... Все было, только речка унесла... Я не грущу о той весне былой, Взамен ее твоя любовь со мной.
Издалека долго Течет река Волга, Течет река Волга - Конца и края нет... Среди хлебов спелых, Среди снегов белых Гляжу в тебя, Волга,- Седьмой десяток лет.
Здесь мой причал, и здесь мои друзья, Все, без чего на свете жить нельзя. С далеких плесов в звездной тишине Другой мальчишка подпевает мне:
"Издалека долго Течет река Волга, Течет река Волга - Конца и края нет... Среди хлебов спелых, Среди снегов белых Течет моя Волга, А мне семнадцать лет".
Солнечный круг, Небо вокруг - Это рисунок мальчишки. Нарисовал он на листке И подписал в уголке:
Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо, Пусть всегда будет мама, Пусть всегда буду я.
Милый мой друг, Добрый мой друг, Людям так хочется мира. И в тридцать пять Сердце опять Не устает повторять:
Пусть всегда будет солнце...
Тише, солдат, Слышишь, солдат,- Люди пугаются взрывов. Тысячи глаз В небо глядят, Губы упрямо твердят:
Пусть всегда будет солнце...
Против беды, Против войны Встанем за наших мальчишек. Солнце - навек! Счастье - навек!- Так повелел человек.
Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо, Пусть всегда будет мама, Пусть всегда буду я.
Примечание: Припевом этой песни послужили четыре строчки, сочиненные, как сообщает К. Чуковский в книге "От двух до пяти", четырехлетним мальчиком в 1928 году.
А у нас во дворе есть девчонка одна, Между шумных подруг неприметна она. Никому из ребят неприметна она.
Я гляжу ей вслед: Ничего в ней нет. А я все гляжу, Глаз не отвожу...
Есть дружок у меня, я с ним с детства знаком,— Но о ней я молчу даже с лучшим дружком. Почему-то молчу даже с лучшим дружком.
Не боюсь я, ребята, ни ночи, ни дня, Ни крутых кулаков, ни воды, ни огня. А при ней — словно вдруг подменяют меня.
Вот опять вечерком я стою у ворот, Она мимо из булочной с булкой идет... Я стою и молчу, и обида берет.
Или утром стучит каблучками она,— Обо всем позабыв, я слежу из окна И не знаю, зачем мне она так нужна.
Я гляжу ей вслед: Ничего в ней нет. А я все гляжу, Глаз не отвожу...
Их было столько, ярких и блестящих, Светящихся в пути передо мной, Манящих смехом, радостью звенящих, Прекрасных вечной прелестью земной!.. А ты была единственной любимой, Совсем другой была, совсем другой, Как стрельчатая веточка рябины Над круглою и плоскою листвой.
И волосы рыжи, и тонки запястья, И губ запрокинутых зной... Спасибо тебе за короткое счастье, За то, что я молод с тобой.
Протянутся рельсы и лязгнут зубами. Спасибо тебе и прощай. Ты можешь не врать мне про вечную память, Но все ж вспомянешь невзначай!
Тщеславье твое я тревожу немножко, И слишком ты в жизни одна. А ты для меня посошок на дорожку, Последняя стопка вина.
Нам встретиться снова не будет оказий - Спешат уже черти за мной. Ты тонкая ниточка радиосвязи С моей ненаглядной землей.
Эх, дороги... Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Знать не можешь Доли своей: Может, крылья сложишь Посреди степей. Вьется пыль под сапогами - степями, полями,- А кругом бушует пламя Да пули свистят.
Эх, дороги... Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Выстрел грянет, Ворон кружит, Твой дружок в бурьяне Неживой лежит. А дорога дальше мчится, пылится, клубится А кругом земля дымится - Чужая земля!
Эх, дороги... Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Край сосновый. Солнце встает. У крыльца родного Мать сыночка ждет. И бескрайними путями степями, полями - Все глядят вослед за нами Родные глаза.
Эх, дороги... Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Снег ли, ветер Вспомним, друзья. ...Нам дороги эти Позабыть нельзя.
Разутюжила платье и ленты. С платочком К материнским духам... И шумит. И поет. Ничего не поделаешь, выросла дочка — Комсомольский значок и шестнадцатый год. — Ты куда собралась?— я спросить ее вправе. — Мама знает,— тряхнула она головой. — Мама — мамой. Но что ж ты со мною лукавишь? Я ведь, девочка, тоже тебе не чужой!— А Татьяна краснеет. Вовек не забыть ей То, о чем я сейчас так случайно спросил. У девчонки сегодня большое событье — Первый раз ее мальчик в театр пригласил. Кто такой? Я смотрю мимо глаз ее, на пол. Парень славный и дельный. Но тихая грусть Заполняет мне душу.— Ты сердишься, папа? — Что ты, дочка! Иди. Я совсем не сержусь. Белый фартук нарядный надела она. Звучно хлопнула дверь. Тишина. Почему же так грустно? Что выросла Таня? А ведь Танина мама, чей смех по весне Так же звонок и светел, как в юности ранней, Все порой еще девочкой кажется мне. Долго тянется вечер — секунды заметней... Я сижу, вспоминая сквозь тысячи дней, Был ли бережен с тою, шестнадцатилетней, С полудетскою, с первой любовью моей.
Была гроза. Гроза как наводненье. Без отдыха. Все миги, все мгновенья - Одна сплошная молния ребром. Один непрекращающийся гром. Я, столько лет глядящий на природу, Такой грозы еще не видел сроду. Казалось, это день и солнце встало, Казалось, это море грохотало. Казалось, этот гром и это пламя, Нечеловечьей злобой рождены, На землю низвергаются стволами С затучной марсианской стороны.
Никто не спал. Собака жалась к людям И вздрагивала вогнутой спиной. Соседи шебуршали за стеной. Качались ветви, как от тяжкой боли, Казалось, содрогался шар земной!
А сын, шельмец, устав на волейболе, Спокойно спал...
Северный жался ко мне олень. Годы летели прочь. Я видел в жизни вечный день И видел вечную ночь.
День мне реками резал путь И мучил мои глаза,— Ни уйти от него, ни уснуть, Ни спрятать душу нельзя.
И я, измученный белой тоской, Гоня все дневное прочь, Шептал, к березе припав щекой: «Ночь... Ночь... Ночь...»
И ночь тогда приходила ко мне, Свет и снег темня. Вьюгой звезды гася в окне, Обволакивала меня.
Снегов бездомная чистота, Сияний северных тень... У ночи есть своя красота, Но — день! День. День.
Вновь залаяла собака, Я смотрю через кусты,- Но беззвучно-одинаков Мир зеленой темноты. Дрогнет лист, да ветер дунет... Как часы остановить? Ты сказала накануне, Что приедешь, может быть. Возвращаюсь в мир тесовый. Длинен вечер в сентябре. Только сяду - лает снова Та собака на дворе. Ведь не злая же, однако Все мудрует надо мной! ...Просто глупая собака, Просто скучно ей одной.
Не по-африкански, не по-русски... Нынче август по-октябрьски лют. На меня поглядывает грустно Шерстяной египетский верблюд. Я ему сказал в Александрии, Там, где тени желтые резки: - Дочка у меня. Наговори ей Все, что знаешь, про свои пески.- Мы с ним плыли через Фамагусту, Заходя в Бейрут, в Пирей, в Стамбул, Впитывая белизну искусства, Черный средиземноморский гул. ...Я не знал тогда, что дома пусто - Только стол, тахта, рабочий стул. Свечи обгоревшие погасли. Дочку увезли, отдали в ясли. И верблюд мой скучен и сутул. За окном ни солнца, ни лазури. Где небес египетская синь? ...А давай, верблюд, камин раскурим, Распахнем окно навстречу бурям, Впустим ветер трех твоих пустынь... Мир мой для тебя еще неведом, Мой заморский шерстяной верблюд. Пусть песок засыплет наши беды, Пусть их белые снега зальют.
В этот вечер в танце карнавала Я руки твоей коснулся вдруг. И внезапно искра пробежала В пальцах наших встретившихся рук. Где потом мы были, я не знаю, Только губы помню в тишине, Только те слова, что, убегая, На прощанье ты шепнула мне:
Если любишь - найди, Если хочешь - приди, Этот день не пройдет без следа. Если ж нету любви, Ты меня не зови, Все равно не найдешь никогда.
И ночами снятся мне недаром Холодок оставленной скамьи, Тронутые ласковым загаром Руки обнаженные твои. Неужели не вернется снова Этой летней ночи забытье, Тихий шепот голоса родного, Легкое дыхание твое:
Если любишь - найди, Если хочешь - приди, Этот день не пройдет без следа. Если ж нету любви, Ты меня не зови, Все равно не найдешь никогда.